Когда вы войдете, она, скорее всего, будет сидеть у камина. — Он перехватил удивленный взгляд Харриса и улыбнулся. — Нет, тепла не чувствует. Но любит смотреть на огонь. Великолепно справилась с иррациональной боязнью пламени.

— Любит смотреть?.. — Харрис запнулся. — У нее нормальное зрение?

— Идеальное, — поправил его Мальцер. — Идеальное зрение — сравнительно несложная задача. В конце концов, ее уже решали — не раз и весьма успешно. Скажу даже, что по сравнению с человеческим ее зрение лучше идеального. — Он раздраженно помотал головой. — Техническая сторона вопроса меня не беспокоит. К счастью, мозг Дейрдре совсем не пострадал. Единственной угрозой чувствительным центрам коры был шок, а с ним мы разобрались в самую первую очередь, как только наладили контакт. И все же с ее стороны потребовалось огромное мужество. Великое мужество. — На мгновение он умолк и уставился в пустой бокал. Потом вдруг продолжил, не поднимая глаз: — Харрис, не ошибся ли я? Быть может, стоило дать ей умереть?

Харрис беспомощно покачал головой. Этот вопрос уже год мучил всех, кто знал Дейрдре, и ответа не было. Вернее, были сотни всевозможных ответов. На эту тему написали многие тысячи слов. Имеем ли мы право сохранить мозг, когда уничтожено тело? Даже если изготовим новое тело, неминуемо отличное от старого?

— Не сказал бы, что она теперь… уродлива, — в спешке продолжал Мальцер, словно опасаясь ответа. — Металл не бывает уродлив. А Дейрдре… Ну, сами увидите. Дело в том, что у меня глаз замылился. Я слишком хорошо знаю, как она устроена. Для меня это просто механика. Возможно, Дейрдре теперь выглядит… нелепо. Не знаю. Иногда хочется, чтобы меня — со всеми моими соображениями — не было на том пожарище. Или чтобы на месте Дейрдре оказалась любая другая женщина. Она же была такая красивая… Но будь это не она, а кто-то другой, все закончилось бы, наверное, полным фиаско. Ведь для успеха мало неповрежденного мозга. Нужна необычайная сила, невероятное мужество и… кое-что еще. Что-то негасимое, как у Дейрдре. Да, она по-прежнему Дейрдре и по-своему красива. Но не думаю, что ее красоту оценит кто-нибудь, кроме меня. Знаете, чем она планирует заниматься?

— Нет. Чем?

— Хочет вернуться в эфир.

Харрис недоверчиво взглянул на Мальцера.

— Да, она по-прежнему красива, — с чувством повторил тот. — Прекрасное сочетание мужества и поразительной безмятежности. Она не обижена на жизнь. Случившееся ее совершенно не волнует. Она не боится приговора публики, каким бы он ни оказался. Но я боюсь, Харрис. Более того, я в ужасе.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Наконец Мальцер пожал плечами, встал и указал стаканом на дверь:

— Она там.

Не говоря ни слова, не оставляя себе шанса пойти на попятную, Харрис шагнул в комнату, полную ясного, чистого света — отраженного от стен огня, пылающего в белом кафельном очаге. С тяжелым сердцем стал на пороге. Увидел ее не сразу. Комната была совершенно обычная: просторная, светлая, с симпатичной мебелью и букетами на столиках. Свежий воздух напоен ароматами духов, но Дейрдре не видно.

Затем скрипнуло кресло у камина: она уселась поудобнее, незаметная за высокой спинкой. Заговорила. Момент был жутковатый: в комнате прозвучал ровный металлический голос бездушного механизма:

— При-вет.

Дейрдре рассмеялась и попробовала снова. На сей раз Харрис узнал легкую хрипотцу, которую уже не надеялся услышать.

— Дейрдре! — воскликнул он, сам того не желая, и ее образ возник перед ним.

Словно она, прежняя, поднялась из кресла — высокая, золотистая, — качнулась и обрела идеальное равновесие танцовщицы, а очаровательные несовершенные черты озарило сияние, делавшее ее прекрасной. Да, память сыграла с ним злую шутку, но голос… После первой пробы голос звучал идеально.

— Подойди, Джон, и взгляни на меня.

Харрис заставил себя приблизиться, и мимолетная вспышка памяти едва не выбила почву у него из-под ног. Он избегал суждений, пока не увидел то, что до сих пор видел только Мальцер. Никто, кроме Мальцера, не знал, что за образ ныне облачает прекраснейшую женщину Земли, чья красота сгинула в прошлом.

Каких только картин Харрис не навоображал себе. Здоровенный неуклюжий робот, цилиндр с шарнирными конечностями, стеклянная банка, где плавает мозг, обремененный придатками для обслуживания своих нужд. Дикие видения, кошмары на грани реальности, один другого бредовее, ибо что есть жестянка? Жестянка есть неказистое вместилище мозга, разума, под чьим гипнозом однажды разомлел целый мир.

Он обошел кресло и все увидел.

Человеческий мозг — сложный механизм, временами функционирующий не самым идеальным образом. Сознанию Харриса пришлось обработать череду стремительно сменяющих друг друга образов. Сперва — не сказать, что к месту, — воспоминание из детства: на оградку фермы совсем по-человечески облокотилась странная, нескладная, негуманоидная фигура (мгновением позже стало ясно, что это не фигура, а нагромождение ведер и метелок). Глаз увидел грубые очертания живого существа, а внушаемый мозг послушно дополнил картину. То же случилось и теперь, рядом с Дейрдре.

При первом взгляде — шок, сомнение и недоверчивый внутренний шепот: «Это Дейрдре! Она совсем не изменилась!»

Затем трансформация образа, новый шок. Глаза и мозг заявляют: «Нет, это не человек, а свитый из металла конструкт. Никакая не Дейрдре». И это было хуже всего. Все равно что увидеть во сне друга, которого любил и потерял, а потом проснуться и понять: это лишь душераздирающий образ, и его никак не воскресить к жизни. Дейрдре больше нет. В цветастом кресле громоздится механическое чудище.

Но затем механизм шевельнулся — изящно, плавно, до боли знакомо, — принял грациозную позу, и очаровательный хрипловатый голос произнес:

— Это я, мой милый Джон. Видишь, это на самом деле я.

Да, это была она.

Метаморфоза третья и последняя: иллюзия вошла в равновесие, обрела реальные черты и воплотилась в Дейрдре.

Чувствуя себя так, словно в теле разом растворились все кости и мышцы, Харрис безвольно осел в кресло. Он смотрел на Дейрдре, утратив дар речи, ни о чем не думал и не пытался подыскать рациональное объяснение увиденному, лишь дал волю органам чувств, чтобы те впитали образ Дейрдре.

От нее по-прежнему исходило золотистое сияние: ей оставили умение дарить теплый свет, коим некогда лучились шелковистые волосы и абрикосовых оттенков кожа. Но творцам нового тела достало чувства меры, и они не зашли слишком далеко. Не рискнули вылепить восковую фигуру прежней Дейрдре. (И в тот же миг внутри все оборвется. Прекрасней женщины и не было, и нет…)

У нее не было лица. Вместо головы — образчик тактичности скульптора, гладкий овоид с чем-то… чем-то вроде маски в форме полумесяца — там, где расположились бы глаза, в которых нынешняя